Миром, как известно, правят рептилоиды, ВИЧ создан в лабораториях ЦРУ, а Элвис жив и скрывается в Неваде под именем Хаим Розенберг. Откуда берутся теории заговора? В поисках ответа нейробиолог Николай Кукушкин исследует мозг британских овцеводов, которые не верили в Чернобыль.

Берег Ирландского моря в британском Лейк-Дистрикте знаменит живописными озерами, увесистым списком поэтов, вдохновленных пасторальными пейзажами, и овцами, мирно пасущимися на бесконечных зеленых холмах. В 1986 году среди местных овцеводов возникла теория заговора, ставшая уникальной моделью для изучения взаимоотношений науки и общества.

Беды английских овцеводов начались с аварии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года. Через несколько недель после катастрофы радиоактивное облако цезия достигло Великобритании и вылилось дождем — не на индустриальный Манчестер и даже не на серый Бирмингем, а аккурат на самую живописную точку Англии — Лейк-Дистрикт, или Озерный край.

Продажа баранины во многих североанглийских деревнях была в то время фактически единственным источником дохода. Из-за естественных колебаний поголовья овец в конце 1980-х скота было слишком много, из-за чего на пастбища выпадала чрезмерная нагрузка. Молодых ягнят приходилось каждый год в конце лета продавать на забой. На фоне и без того тяжелого экономического положения крестьян и общей атмосферы недовольства государством (которое в Лейк-Дистрикте было озабочено в основном интересами туристов и экологов) слухи о радиоактивной баранине накалили обстановку в регионе до предела.

Но по прошествии шести недель продажу баранины из проблемных регионов внезапно запретили. Крестьян успокаивали тем, что запрет долго не продлится: эксперты утверждали, что радиоактивный цезий будет выведен из организма овцы через три недели. Ограничения коснулись около 4000 ферм. Для некоторых запрет действительно оказался временным и вскоре был снят. Другим фермерам повезло меньше: эмбарго осталось в силе и в июле, и в августе. С приближением осени, когда от овец было положено избавляться, осталось около 150 ферм, которым так и не разрешили торговать бараниной. Некоторые из них до сих пор не возобновили нормальную работу, несмотря на клятвенные заверения ученых 30 лет назад.

К концу лета 1986 года карта радиоактивного загрязнения Северной Англии сузилась до небольшой области вокруг городка Селлафилд в Лейк-Дистрикте.

Вся эта история ничем не выделялась бы из перечня многочисленных катастрофических последствий чернобыльской аварии, если бы не одна ключевая деталь. Дело в том, что в Селлафилде, помимо овечьих ферм, располагается военно-промышленный комплекс, включающий пять ядерных реакторов и огромный завод по переработке радиоактивных отходов — «Селлафилд-Виндскейл».

Комплекс «Селлафилд-Виндскейл» был построен в 1942 году и с самого начала никому не нравился. В 50-х там производился исключительно плутоний для атомных бомб. Со временем завод перешел на полукоммерческую основу и стал перерабатывать ядерное топливо, как британское, так и иностранное. На гигантской территории комплекса появились пруды для слива радиоактивных отходов.

В 1957 году в одном из реакторов произошел пожар, вплоть до чернобыльской катастрофы остававшийся крупнейшим ядерным ЧП в мирное время. Фермерам тогда пришлось в течение нескольких недель выливать загрязненное молоко.

В начале 1980-х местные жители обвинили Селлафилдский комплекс в якобы участившихся случаях детской лейкемии. Эти вспышки онкологических заболеваний даже были подтверждены официально, но без объяснения причин — вокруг инцидента до сих пор ведутся споры.

В 1984-м активисты Greenpeace уличили Селлафилд в загрязнении местных пляжей сверх установленных норм. В 1986-м после еще одного скандала с выбросами комплекс подвергся официальному государственному аудиту и оказался под угрозой закрытия.

Наконец, в 1990-м были обнародованы неизвестные подробности пожара 1957 года: выяснилось, что нарушения и халатность на предприятии были систематическими. Сам пожар только сыграл на руку руководству, уничтожив улики, свидетельствовавшие о масштабных нарушений техники безопасности. По всей видимости, до пожара весь комплекс неконтролируемо выбрасывал радиоактивные отходы в окружающую среду в течение нескольких лет. Селлафилд инвестировал колоссальные средства в программы связей с общественностью, но особого результата они не приносили: за почти полвека образ предприятия стал синонимом закрытости, лживости и почти мифического зла. Поэтому когда британские власти объявили, что запреты на продажу баранины вызваны облаком, прилетевшим из Советского Союза, фермеры подняли эту версию на смех.

Ученые были непреклонны. Дело в том, что цезий в селлафилдских отходах можно было отличить от цезия из Чернобыля по соотношению двух его изотопов. Радиоизотопный анализ показывал, что, несмотря на все грехи Селлафилдского комплекса, проблемы 1986 года вызваны именно украинским облаком — об этом свидетельствовали и метеорологические данные о ветрах и дождях. Позднее ученые, правда, признали, что определенное влияние утечки с Селлафилда все-таки оказали. Но сути дела это не меняло: то, что радиоактивный дождь из Чернобыля пролился именно над Селлафилдом, действительно было совпадением.

Но на этом совпадении невезение селлафилдских овцеводов не закончилось. Оптимистичные прогнозы ученых, согласно которым загрязнение не должно было продержаться больше нескольких недель, оказались неверными. Выяснилось, что из-за специфического состава местной почвы она особенно хорошо удерживает цезий, что не учитывалось в существующих геологических моделях. На обнаружение этого недочета ученым потребовалось около двух лет, что окончательно подорвало их репутацию среди местного населения и укрепило теорию заговора: ученые-вредители в сговоре с правительством нагло покрывают преступную деятельность Селлафилдского комплекса.

С одной стороны, всю историю можно списать на необразованность британских пастухов. Деревенщины не понимают изотопный анализ и поэтому не верят в очевидные научные факты. С другой стороны, если внимательно рассмотреть взаимодействие между овцеводами и учеными на протяжении нескольких лет после инцидента, становится очевидным, что имело место непонимание с обеих сторон.

Не важно, врут ли вам на самом деле, — важно, что вам так по какой-то причине кажется. Британские психологи в 2013 году проанализировали комментарии к новостным заметкам, касающимся терактов 11 сентября, и подсчитали, что сторонники теорий заговора почти вдвое реже защищают собственные взгляды, чем сторонники общепринятой версии. Зато противоположную версию «заговорщики» ожидаемо критикуют в семь раз чаще, чем «антизаговорщики».

В случае с селлафилдскими фермерами оснований для недоверия было предостаточно: ядерный комплекс действительно славился нарушениями и утечками. В других случаях уверенность в неискренности официальных версий может быть связана с общей неудовлетворенностью существующим порядком вещей или просто со склонностью к недоверию — бывает и такое.

Одна из особенностей научного мировоззрения состоит в том, что правда в науке не зависит от мнений. Поэтому ученый не задумывается о том, когда и в какой форме правду нужно озвучивать. Если правда в дальнейшем оказывается неправдой, ничего страшного — ученый озвучит новую правду. Научный прогресс состоит в постоянном обновлении представлений о правде — в ошибках и неточностях нет никакого криминала.

Но с точки зрения обычного человека, криминал в ошибках есть: в Селлафилде от таких ошибок зависело благосостояние тысяч людей. Поэтому уже то обстоятельство, что научное мнение было озвучено (овцы должны были очиститься от радиации за три недели, но не очистились), вызывает ответную реакцию — теорию заговора.

Во-вторых, по своей нейробиологической природе теория заговора — это «когнитивное завершение». Заплатка реальности. Объяснение необъясненного или необъяснимого. Поиск смысла там, где смысла нет. Наш мозг — это машина объяснений. Объяснения — это не просто одно из наших умений. Это общий принцип организации мозга, точнее его коры, серого вещества.

Например, когда мы видим лицо, одна часть коры, куда поступает изображение с сетчатки, вступает во взаимодействие с другим отделом, где кодируются абстрактные категории предметов («лицо», «животное», «инструмент», «автомобиль»). Проще всего предположить, что информация идет «снизу вверх» — из первого отдела во второй: «маленькие» вещи (цвета, формы) преобразуются в «большие» (абстрактные категории, названия). Но на самом деле обмен информацией происходит в обе стороны одновременно. Сверху вниз идет информация о том, как в принципе может выглядеть лицо, или автомобиль, или животное, а снизу вверх — о том, что реально наблюдается глазами. Задача этих двух отделов — найти между собой общий язык, то есть самый лучший способ объяснить приходящие в мозг сигналы хранящимися в мозгу моделями.

В этом упрощенном примере участвуют всего два «этажа» — верхний и нижний. В действительности же этажей много. На самом нижнем находятся сигналы от органов чувств: изображения, звуки, кожные ощущения. На этажах повыше располагаются цельные образы предметов, еще выше — их комбинации, явления и события. На верхних этажах кодируются общие модели реальности: почему люди ведут себя так, а не иначе, почему мир устроен по тем или иным законам, почему государство запрещает мне продавать мою баранину. Каждый из этажей отправляет вверх данные, а вниз — предсказания. Мозг постоянно находится в состоянии поиска согласия между всеми своими этажами. Такое согласие и есть когнитивное завершение — замыкание картины мира в единую стройную цепочку сигналов снизу вверх и сверху вниз.

Сравните это с наукой. Задача ученого состоит в том, чтобы найти рациональную истину, даже если она не соответствует существующим теориям, — наоборот, чем сильнее она отклоняется от них, тем лучше.

Человеку трудно уложить в голове случайность: она не описывается ни одной из хранящихся в мозгу моделей. Поэтому «верхние этажи» находят ближайшее логичное объяснение, в котором есть привычные и понятные элементы: плохо — потому что кто-то злой, непонятно — потому что кто-то что-то скрывает. Ученые сговорились с ядерным комплексом и держат нас за дураков. Когнитивное завершение. Эволюционно мозг гораздо лучше приспособлен для теорий заговора, чем для науки.

В-третьих, теория заговора — это социальное явление. Для ученого нет ничего, кроме логики. С ее помощью он последовательно выстраивает свою картину мира, начиная с самых базовых физических законов. Но для обычного человека логика — это только часть аргумента в пользу или, наоборот, против той или иной теории. В его мышление на равных правах с логикой включено доверие.

Ученый стремится прояснить природу любого явления путем мысленных экспериментов и анализа фактов. Для этого требуется огромная теоретическая база, годы обучения и опыта. Английский овцевод не может сам в совершенстве знать физику, химию и биологию. Поэтому он строит свою картину мира на основании доверия к другим людям, обладающим знаниями, которых у него нет.

Главный моральный принцип науки — последовательность, пишет в своей статье «Непонятое непонимание» Брайан Уинн, исследователь взаимоотношений науки и общества. В 90-х годах Уинн, профессор Ланкастерского университета, опубликовал несколько научных работ, посвященных селлафилдским овцеводам.

В книге «Непонятое непонимание: социальные роли и общественное восприятие науки» Уинн пишет, что в реальном мире людям приходится мириться с противоречиями, разрешить которые они не имеют возможности, или адаптироваться к жизни с ними. Если негласный моральный императив, движущий науку, — реорганизовать и контролировать мир таким образом, чтобы отутюжить любые противоречия и неоднозначности, то обычные люди иногда вполне справедливо отказываются от такого морального требования или по крайней мере его ограничивают. Вместо этого они могут руководствоваться менее требовательными и жесткими правилами взаимодействия между физическим и социальным миром, отдавая предпочтение тому, что позволяет лучше приспосабливаться к окружающей обстановке. С этой точки зрения неоднозначность и противоречия не представляют угрозы, потому что нет задачи контролировать и видоизменять. Такая форма рациональности не менее справедлива, чем научная, и исследователям «общественного понимания науки» нужно принять такое положение вещей и исходить из него.

Чтобы люди верили науке, нужно, чтобы они верили ученым. Обычного человека не убедить фактами и даже доказательствами его неправоты, а вот уважительным отношением и добрыми делами — вполне реально.

В конечном итоге мифы и теории заговора рождаются потому, что они заполняют собой пустоту — эмоциональную, логическую, социальную. Чтобы от них избавиться, ученые должны предложить простому человеку нечто большее, чем изотопный анализ.

Источник